Из воспоминаний...

Из истории нашего города (начало ХХ века)

Из воспоминаний Андрея Ивановича Марьина

В Балаковский детский приют «Дом трудолюбия» он попал вско­ре после смерти отца. Мать осталась с четырьмя деть­ми, содержать их было не по силам, вот и пришлось ему покинуть стены родного дома.

В приюте Андрюшу кор­мили, одевали, учили грамоте и приобщали к труду. На первых порах опыта мастерового человека набирался он в столярной мастерской. А когда стук­нуло ему 12 лет, устроили его на электростанцию. Недолго он там пробыл. Слу­чилась как-то сильная гроза, воздух над головой так и потрескивал от атмосфер­ного электричества, нес­колько грозовых разрядов ударили рядом со станци­ей.

Забоялся мальчишка, стал просить, чтобы отпустили его с этого «адского» места. Ну, невольник не богомольник.  Договорился приют, чтобы взяли его учеником в механическую мастерскую, выпускавшую 13-сильные двигатели для молотилок.

Годы шли своим чередом, и вот Андрей уже токарь. Профессия по тем временам довольно прести­жная, дававшая надежный заработок. Точил на боль­шом станке маховики, ко­ленчатые валы — работа серьезная.Не понравилось молодо­му токарю у прижимистого хозяина, ушел от него.

Прибился к кузнице, где также токарил, да снимал стружку на строгальном станке. Но и здесь не гля­нулось парню. В конце 12-го года пришел он на за­вод братьев Маминых, где и простоял за станком 45 лет, не считая времени, отданного на алтарь империалистической войны.

Много мы слышали о жестоких нравах, о нещадной эксплуатации в дореволюционной России. Всякое, наверное, бывало. Но вот конкретный пример мальчика - сироты. Рос он в постоянном труде. Но сказать, что был предметом гонений и издевательств, никак нельзя. Приютские наставники старались наст­раивать своих воспитанни­ков на путь добра. Каж­дое воскресенье водили их в церковь. Правда, Андрюха все норовил оттуда удрать, но тем не менее звучавшие в церкви  слова о справедливости и милосердии западали в душу.

Из заработанного Андреем часть удерживалась на его содержание в приюте, а остальное откладывалось на его имя. Когда ему исполнилось 18 лет и настала пора расставаться с «Домом трудолюбия», вызвали приютские начальники его мать и вручили ей 96 рублей. С тем и проводили парня.

Деньги эти по тому времени были немалые. Корова, для сравнения, стоила 16—18 рублей, Но в тот момент было не до скотины. Мать ютилась у зятя с дочерью. Домишко у зятя маленький, ребятишек же — семеро по лавкам. Две сестры Андрея жили в прислугах. А у него самого — ни кола, ни двора. Как тут быть? Выручил его двоюродный брат, который плотничал с артелью. Купил Андрей на приютские деньги лесу и другой строительный материал, а брательник со своими дружками из артели поставил ему дом на три окна. Задаром. По прис­казке: свои люди — сочтемся.

Поселились они с матерью в новых хоромах, завели, наконец, и корову. Вскоре Андрей женился, пошли дети, и впрягся он в работу еще крепче, и так до самой пенсии и ещё долго после нее.

На заводе Маминых ра­ботали с шести утра до шести вечера. Полчаса при этом отводилось на завт­рак и час на обед. В суб­боту заканчивали в час дня, а в воскресенье отды­хали. Выходными были и праздники. На Рождество, к примеру, праздновали два, а на Пасху — три дня.

В свободное время одни рабочие шли в кабак, дру­гие — занимались собствен­ным хозяйством. Многие охотились или рыбачили. Соберутся человек 5—6 и на Волгу.

Андрей Марьин после ра­боты перебирал рыболов­ные снасти, чтобы к суббо­те были готовы.  В пятницу нароет червей. В субботу, придя с завода, перекусы­вал, садился в лодку и — вперед. С полпуда принесет - значит, повезло. А если только фунтов шесть нало­вит — рыбалка считалась неудачной. Ловили сазанов, судачков и другую рыбу. В одну из весен хорошо шли на крючок сомы — восем­надцать пудов он тогда наловил. Было времечко...

Богатый улов дня на три растягивали. Рыбу хранили в погребе, на сне­гу. Хотя иногда хватало только один раз уху сва­рить да на жареху. Но и в другие дни Марьины голод­ными не сидели. Как завели корову, так каждый день почти молочное готовили: лапшу или блины со сметаной. Масло сбивали сливочное, а подсолнечное — покупали. В постные дни мяса не едя, а в другие — ставили на стол суп или борщ, картошку жареную или кашу — все с мясом. Но мясо было только на обед.

Когда в механической мастерской Андрей работал уже вполне самостоятельно,  но считался еще учеником, начисляли ему 60 копеек в день. Же­на хозяина говорила, что надо бы прибавить. Но тот уперся в свое, мол, я его выучил, он должен мне от­рабатывать. Андрей и отрабатывал. Но всякому терпению есть предел. Вот и ушел он тогда в кузницу Емелина. В кузнице ему платили по полтора рубля. Случалось, приходили срочные частные заказы. Еме­лин тогда говорил заказчику, чтобы договаривался насчет срочности с самим токарем. Андрей вытачивал деталь в назначенный срок, и платили ему за это по пять, по восемь рублей, а то и по червонцу.

Уже будучи женатым, получал он на заводе Ма­миных по рублю 40 ко­пеек в день. Самые высо­кие заработки были у мо­дельщиков и литейщиков. Деньщина у них выходила в рубль 80 копеек. За ними шли токари, слесари.

На эти деньги вполне можно было прожить. Пуд размольной муки стоил 90 копеек, а  белой, самого высокого качества — один рубль 10 копеек. Самое лучшее мясо шло по гри­веннику за фунт, а попост­нее — по 4—5 копеек. Крин­ка молока (два литра) сто­ила пятачок, а в базарные дни — дешевле.

На базаре все, что угодно, можно было купить. На нынешней Чернышевской торговали мясом. Везли целыми возами. В пред­зимье уже на подводах по 8—10 баранов лежало. За тушу по рублю 15 копеек спрашивали. Бери на выбор.

Сколько стоила картош­ка, Андрей Иванович не по­мнит, знает только, что очень дешево.

Шел он как-то на завод. Останавливает его знако­мый лесник.

Картошки надо? — спрашивает.

Надо.

Сколько?

Пудов двенадцать,

 Нет, я тебе 15 пудов приготовил. Привезу, а деньги потом отдашь, как будут.

На заводе Андрей работал как бы в небольшой артели. Нужно кому одеться каждую субботу, в получку, складывались и вручали по очереди одному из артельщиков на покупку одежды или обуви.

В пору работы Андрея на электростанции, проверяли они в выходные дни в магазинах освещение. И ходил с ними помощник механика. Была на нем си­няя спецовка. Однажды пришли они в магазин одежды. Хозяйка, еврейка Клейнгольд, посмотрела на помощника и говорит:

- Что это вы, Влад Сергеевич, в воскресенье и в такой одежде?

Он отвечает:

- У меня семья большая, мне труд­но.

- Так не годится, — го­ворит хозяйка, — надо вас одеть.

И одела. Подобрала ему пальто на кенгуровом меху, костюм, ботинки, шляпу, галстук. Все это - на 65 рублей.  А чтобы семья Влада Сергеича не оголодала, хозяйка поста­новила: расплачиваться с ней по шесть рублей в ме­сяц.

- До революции  жизнь больно-то бо­гатой не была,— говорил Ан­дрей Иванович. -  Но ведь каждый жил по-своему. Я не курил, водку зря не пил — редко, когда рюмочку. Поэтому грех было на житьё  жаловать­ся. А некоторые все пропивали.

Записал А. Трунов (Балаковские вести. – 1991. – 18 сентября.)